рис. Ярик Миро
Впрочем, к делу. Она была молоденькой молдаванкой, и работала на нижнем складе крановщицей. Звали ее Маруся. Настоящего имени никто не смог бы выговорить. По-русски говорила с забавным акцентом, была не очень красива, но ее темперамент, веселый нрав и особенный, «южный» юмор, делали ее в моих глазах неотразимой. Впрочем, не только в моих. Желающих ухлестнуть за Марусей было достаточное количество. Тем слаще было получить знаки внимания от столь интересной мне девушки. С месяц мы с ней «встречались», а накануне Нового Года договорились не разъезжаться по домам — оба здесь были временными рабочими, а встретить его вместе.
За два или три дня до праздника взялись было обсуждать меню, но были остановлены на том самом месте, где возник из памяти «мамин салат». Через порог моей комнаты вошел одновременно с клубами пара дядя Витя — мой бригадир.
— Пашка! Поехали на рыбалку! И фифу свою бери — пусть рыбку настояшшу посмотрит! — громыхал жестяным басом дядя Витя.
Переглянулись мы с Марусей, и кивнули друг другу головами:
— Поехали! — говорим хором.
К колесному трактору тросом закреплена была здоровенная волокуша, на которой выстроена умельцами этакая передвижная изба — с печкой, нарами внутри, окошками… Одним словом — удобнейшая для путешественников вещь — походный дом. Вроде бы и едешь куда, а жилище с тобой кочует.
Заехали далеко, за остров Ольхон, едва ли не на самую середину Байкала. Встали лагерем, мужики — нас было восемь человек — принялись долбить лёд — делать лунки, а Маруся хлопотала в избушке, изредка высовывая свой нос с горбинкой наружу — поглядеть на диво дивное — сквозь прозрачный, метровой толщины лед, было видно, как ходит под ним рыба, взблескивая в лучах солнца серебряной чешуей.
Два дня активно занимались ловлей, набрали несколько мешков рыбы, и засобирались с добычей по домам — завтра 31-е, семейный праздник, все люди солидные, обремененные узами Гименея, празднуют только дома. Да не тут-то было. Трактор отказался заводиться. Что только мы с ним не делали! Извозились в масле по самые уши, а он, проклятый, так и не чихнул ни разу. Омертвел. Решили идти пешком. Только мы с Марусей не захотели топать ногами до берега, а заявили о своем желании «покараулить» технику и добычу. Лесорубы-рыбаки оставили нам пару бутылок спирта (не пьют на Байкале вина — несерьезный напиток), пару пачек сигарет (я тогда уже курил), и, прихватив мешок с рыбой, заспешили к родным очагам. А мы остались одни, в бело-голубой пустыне.
Никто не мешал нам любить друг друга, никто не мешал нам выспаться после страстных ласк. Утро последнего дня в уходящем году было солнечным, морозным. Маруся топила печку, я разбирал оставленные нам припасы. Рыбные консервы, осьмушка хлеба, горсть риса и три луковицы. И несколько мешков с рыбой, сваленных на грузовую платформу. Негусто в плане разнообразия. Но молоды мы были, не унывали по пустякам. Да и то, с чего б унывать? Чай не с голоду помирать нас тут бросили, сами остались, да и при всем желании умереть с голоду не получится — рыбы — завались!
Стол наш в Новогоднюю ночь был красивым и разнообразным. Рыба была в импровизированном салате, рыба была жареная и отварная. Сырая рыба, тонко резаная в полоски, и щедро посыпанная солью, слегка облепленная рисом. — нечто вроде суши, только гораздо вкуснее.
Мы пили разбавленный спирт, много смеялись и не замечали, чем закусывали. Потому что главным блюдом за любым столом должна быть Любовь. А она царила в избушке на полозьях, где, плотно прижав друг к другу коленки, сидели мы, со стаканами в руках. И окрест за десятки километров не было ни единой души, сели не считать нерпу, которая проплывала где-то под нами, в глубине прозрачных байкальских вод. Для нерпы нет дат, и вмененные отрезки она считает проще: зима-весна-лето-осень. Возможно, она, эта нерпа, даже сквозь толщу льда слышала гулкое биенье наших сердец. Но мы не слышали ее. Мы заняты были собой. И жадные наши глаза не размыкались взглядами, а горячие руки тянулись навстречу. Любовь стучала в висках вместо боя курантов. Любовь.
Комментарии: