ОНА
Люди с поминок разошлись, и она осталась одна. Медленно перекатывала тяжёлые камни мыслей; а картины, сменяя одна другую, давили и жгли мозг…Муж был молод, на два года старше её, а ей всего 25, и жизнь с ним, три года этой жизни вошла в ту колею, когда казалось всё так и будет — мерно, спокойно, по нарастающей, плавно, всегда уютно…Но всё оборвалось в момент — после ужина муж отошёл покурить к окну, сделал несколько затяжек, посинел лицом, упал и умер. И вот теперь, моя посуду, чтобы хоть чем-то занять себя, без конца прокручивая ленту прошлого, она ощущала такую пустоту, такую с ума сводящую, давящую зыбкость, что и дом казался невыносимым, и сама себе была в тягость.
Не то, что она приняла какое-то решение, скорее просто обнаружила себя идущей по аллее…Улица была невелика, и осенние сумерки плыли пестротой рекламы, освещённых окон, людьми, идущими по делам, детьми, гуляющими с собаками…
Она зашла в кафе, заказала что-то, и стала медленно, сквозь соломинку тянуть густое, сладкое, вязкое, борясь с пустотой, и будто полувидя огни, лица…Она отвечала подсевшему к ней парню — что? не сознавая, сущность её точно раздвоилась — умершее в ней нечто, и нечто, жаждущее жить, быть, ощущать себя живой и тёплой…Он угощал её, что-то крепко обжигало горло, лелеяло сердце теплом.
И была ночь у него дома, ночь, избавляющая от груза — когда комната качалась сине-бело, вспыхивали огни, и всё плыло куда-то на лодке смятых простыней…
Утром, отказавшись продиктовать цифры телефона, она сказала — Я вчера похоронила мужа…
ПАМЯТЬ И ЗАБВЕНИЕ
Высокий, чёрный, неподвижный человек в начале бульвара казался ребёнку сгустком неизвестного, таинственного вещества. Ребёнок понимал — памятник не жив, и восхищённо рассматривал маленьких человечков, лентой вписанных в постамент. Сетка снега превращала мир бульвара, мир фонарей и мигающих светофоров в одну большую сказку, и ребёнок был участником её снежно-великолепного действия. Вниз-вниз по белому телу бульвара, и дома глядятся насупленными дедами.
Пруд мягко укутан пушистым чехлом, и неизвестно, где зимуют утки…
А вот сине-золотая витрина, и на ней рядами, ярусами сада торты — волшебные узоры ярких роз, и массивы цветных неведомых завитков, и архитектурные, съедобные громады — и ребёнок глядит, оторваться не в силах. — Хочешь чего-нибудь? Ну пирожное, к примеру? — спрашивает в чёрное одетый дядька, остановившийся рядом. И ребёнок бежит, бежит от него в густо идущий снег, прорезаемый световым великолепием города.
Однако, где же дом? Дворы переходят в другие, теснятся, наползая друг на друга, все в белом, все кипенные, и окошки домов такие одинаковые, такие жёлто-янтарные, медвяные, что за каждым из них может быть его дом.
А может и не быть.
Не волнуйтесь! — ребёнок, совершивший экскурсию в мир взрослого города вернётся домой.
А потом он вырастет, чтобы забыть этот нежно-снежный световой эпизод, нечто значивший в маленькой жизни.
Ибо без забвения нет будущего.
Ибо без памяти обессмыслится жизнь.
ПЛЮШЕВЫЕ ЗВЕРИ
Под новогодней ёлкой, источавшей уютный аромат, на низком журнальном столике сидели плюшевые звери. Тут была зелёная крыса с красным, потешным носом, трогательными, большими ушами, и печальными, почти человеческими глазами; деловитый,
серый и совершенно неколючий ёжик; вечно весёлый серо-белый заяц, предлагавший всем рыжую морковку; маленький разноцветный бегемот, хмурый и необщительный; чёртик, вполне похожий на зверюшку; ласковая корова, державшая в лапах сердечко с надписью: Я тебя люблю; и совсем уж грустный лев. Были ещё: мудрая собака в очках, угрюмая обезьяна и радостный щенок в весёлом колпачке — но они сидели отдельно, на спинке большого дивана, казавшего старой, надёжной крепостью.
Хозяин квартиры был одинок. По утрам, уходя по своим делам, он забывал про своих любимцев, про их особенную, никому неизвестную жизнь, а возвращаясь — как будто снова обретал их, гладил тихонько, трогал пальцами забавные и милые тельца, и немо говорил им что-то, не рассчитывая на ответ. Он мечтал, что когда-нибудь потом, в непостижимых временах и пространствах они оживут, и он, быть может, встретится с ними, как с новыми друзьями и прекрасными собеседниками. Он мечтал об этом — и ему становилось легче, и он засыпал, улыбаясь…
Он не знал, что звери эти были живы и в теперешней матерьяльной жизни, что они разговаривают, когда его нет, обсуждая свою повседневность, а также его — их грустного и одинокого хозяина.
…лёгкое шуршание будто ветерок проносилось по комнате, потом чихал ёжик, и тогда заяц протягивал ему свою единственную морковку.
-Спасибо, — говорил ёжик, — но мне не хочется есть.
Чёртик фыркал и сообщал, что когда-то он жил совершенно не здесь, а в весёлой и праздничной стране, где все-все-все радостны, и никто не грустит.
-А наш хозяин грустит, — говорила крыса, и звери вздыхали.
Они знали о его мечте, и были благодарны ему за тёплое участие.
-Что бы придумать? Как бы развеселить его? — сказала корова, державшая сердечко.
-Давайте спросим у собаки, — предложил лев. — Она носит очки, и она такая умная.
И они обратились к собаке.
-Ну, сказала та, откашлявшись, — чтобы развеселить человека,
Нужно сделать ему нечто приятное.
Звери заулыбались, им стала понятна такая простая и здравая мысль. Однако…
-Однако, что же мы можем сделать для него?
И щенок в колпачке тихо тявкнул.
-Давайте украсим цветы, — предложила обезьяна, угрюмая от недостатка движения.
-Превосходная идея! — подхватили другие.
В квартире было много цветов, и звери, чуть-чуть понимая цветочный язык, были уверены, что те согласятся. Кактус, стоявший здесь же, на журнальном столике, подтвердил это, и тогда, повеселевший лев, самый высокий из всех, осторожно снял маленькую ёлочную гирлянду и аккуратно обмотал ей кактус.
-Спасибо, — сказал кактус, — так я намного красивей, да и ёлочка не возражает.
Весёлый заяц подобрался к фиалке и разместил между её листьев рыжую свою морковку. Чёртик щёлкнул пальцами, и появился золотой орех. Совместными усилиями орех был помещён на веточку бальзамина. Корова устроила красное сердечко с доброй надписью на другой кактус, покрупнее — так, чтобы хозяин заметил его сразу, войдя в комнату. Мудрая собака предложила в качестве украшения свои очки, и ей помогли забраться обратно на диван, откуда запросто соскочил щенок, отдавший свой колпачок.
Звери трудились самозабвенно, и различные, милые и нелепые предметы, появлялись в листве разных цветов, стоявших в квартире. Чёртик вспомнил древнее, одному ему известное искусство, и, щёлкая пальцами, бодро извлекал из пустоты цветную бумагу, маленькие гирлянды, фонарики, мишуру…
Вечером человек вошёл в свою комнату и остановился у дверей.
Это был взрослый человек, однако, так и не сумевший повзрослеть, отчего сердце его сжималось так часто от грусти, грусти светлой и сильной, а реальность казалось черезмерно громоздкой, чтобы быть реальной. Из всех цветов глядели на него различные весёлые предметы, столь мало занимающие места в косной, матерьяльной жизни; человек глядел и тихо улыбался, ища в своём сердце подтверждения чуду.
И тогда зелёная крыса заплакала большими человеческими слезами.
Александр Балтин
Комментарии: