МАЛЕНЬКИЕ ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ ШТУДИИ (стихотворения в прозе)

1 Читая А. Платонова
Сгущённая смысловая плазма платоновских рассказов, согретая теплом естества, всеобщностью, фантазиями( или провидением?)
Фёдорова?
Я добрался до Чевенгура. Ощущение гигантской карикатуры на
мироустройство, не люди — а «рыла», неистовство словесной Босхианы. Прелестный свет рассказов потух под плитами
переогромленного абсурда.
И меня вновь зовут Третий сын и Путешествие воробья.

2 Видение матери
От долгого трудного молитвенного напряжения женщина-мать
впала в подобие транса, где сквозь картины реальности, одетые сном проступали чистые огни света.
Большой белый ангел, знавший суть её молитв, взял её за руку и повёл коридором, стены которого были ядовито-красны.За одной из дверей её мальчик резвился, оседлав деревянную лошадку.За другой, он же, став бледным юношей читал толстую книгу. Потом была комната, полная сизого табачного дыма, где молодые люди жадно спорили о сущности мироустройства. Много ещё было дверей, но последняя открывала виселицу. Мать вскрикнула и очнулась.
Тяжело болевший маленький её сын был вне опасности.
Звали его Кондратий Рылеев.

3 Сумерки
Сумерки — время мысли, ибо утро обычно пронизано животным и сладким ощущением себя в теле жизни. Нежный муар сумерек легко отодвигаем, и тогда обнажаются во плоти
невиданные парадоксы, догадки, предчувствия, тайны.
А впереди — ночь.
Янтарём играет коньяк в графине на столике перед Баратынским.

ЧУДОВИЩНЫЙ ЧЕВЕНГУР
(стихотворение в прозе)
Это, конечно, великая проза — в прикровенной своеродности таинственно оживают слова первоначальными своими смыслами. Это чудовищная проза: ожившая Босхиана, круговорот потусторонних харь, еда-глина. Это великая проза: крепкокостная, жильная, тугая. Это невозможно читать: чудовищный низовой физиологизм: все жуют, хряпают, хрюкают, давятся. А что за фамилии персонажей: будто по словам саданули старой, чёрной, страшной кувалдой, сплющивая привычные связи букв. А диалоги? Так разговаривали бы шарниры с гайками, оживи они волею тёмного колдовства — тёплые люди из плоти и крови не могут производить таких реплик. Это великая проза: страшное свидетельство того, каким косным и безмысленным может быть человек без языка. Это невозможная проза: сверхматериальность её, жидкий воск, обволакивающий душу, лишающий её огней и лучений. Это великая проза отчаянья, придавленности к земле, тупой механистичности, неправильного в людях, нежного трепета, тайной мысли…

ВАШ ТИХИЙ ДОН
(стихотворение в прозе)
«Тихий Дон» в живописной цветовой мощи. Страсти земельные, густые, плодородные…Тихий Дон — лишённый цветения духа, мистических садов высоты — всё прямолинейно, по земле, страстно и страшно…Нет нового содержания, новой метафизики. И это — шедевр? Рядом с «Человеком без свойств», живописующим мощь духа слабовато.
Берег — краюха сотового мёда, на подоконнике бело-розовые вишнёвые лепестки — прелесть внешнего. Но прелесть на то и сеть, чтобы уловлять примитивные души…

СЛОВО О ДОСТОЕВСКОМ
(стихотворение в прозе)
Вторая часть ЗАПИСОК ИЗ ПОДПОЛЬЯ — как модель ПРЕСТУПЛЕНИЯ И НАКАЗАНИЯ. Предчувствие сродни озарению. Обнажённые нервы разговоров ведут к расчёсам души. Нечто красное и болевое должно утишиться светом.
Карамазовы — как расчетверённый человек: Иван — боль и сила интеллекта, Дмитрий — страсть, Алёша — душа по сути христианка, отец — залитый гнилою водою подпол. Единство — человек.
Достоевский — самый светлый писатель, все его усложнённые, с мокрыми стенами и запахом распада лабиринты выводят к свету — и он ровной волной накрывает вас, давая возможность чуда.
Есть ли что-либо светлее последних страниц Карамазовых?

ВОЛШЕБНАЯ КВАДРИГА
(стихотворение в прозе)
Выкрученные до сухого треска, искрящиеся провода Цветаевских строк…Лиловые тугие ливни Пастернака, меняющие мир, согласно законам детства. Сдержанная властность Ахматовой; строфы — как надутые ветром паруса. Мраморная прозрачность Мандельштамова свода…
Зачем нужна реальность?

ПОЛЬСКИЙ КЛАССИК
(стихотворение в прозе)
Даже имя его волшебство! Константы Ильдефонс…Мерцание иезуитской тайны за парчой общеизвестности…Дрожки мчат по зачарованному снегу и филин шхуной плывёт по водам сумеречного леса…Брызги золотых звёзд и месяц, оживший месяц, движимый потаённым механизмом словореченья, серебрящий лица спящих, увивающий волшебным виноградом мистический готический город.

АФОРИСТИКА
(стихотворение в прозе)
Афористика — сгущённый жизненный опыт,
Квинтэссенция здравого смысла.
Романтический флёр делает речения порою более милым, но менее точным.
Точность формы — верность отливок. Горячий свинец слов застыл, и не разбить уже сущностную форму.
Сказанного не отменить — тогда афористика имеет смысл.

КАФКА
(стихотворение в прозе)
Жёсткие чёрные волосы. Ясный, чистый, широкий лоб. Глаза, напитанные тревогой. Чётко очерченные чёрные брови. Рот тонок, как хирургический надрез. Мозг — лабиринт,
Тяжёлыми переулками которого движутся все эти кошмары — уводящие в Замок, на Процесс, на остров, где страшная казнь переворачивает сознание…

НОВАТОРСТВО
(стихотворение в прозе)
Новаторство в поэзии? Оно всего лишь тень индивидуальности. Скажем — Маяковский ввёл новые приёмы, но использованье этих приёмов другими столкнёт их в бездну подражателсьтва. Новаторство, как накопленный опыт былых поколений. Накопленный=усвоенный. Переработанный жерновами «я». Сложнее всего расшифровать себя. Но только этот код даст интересные результаты.

КРУПНЫЕ СЛОВА
(стихотворение в прозе)
У них очень крупные слова — у Пушкина, Лермонтова, Тютчева. Каждое — камень смысла. Необычное ощущение.
А дальше пошло дробление слов, крошки и пыль. Даже у крупнейших в двадцатом веке — слова маленькие, не сами по себе, а только внутри фразы обретающие значение.
Те трое — ближе к изначальному Слову.

Александр Балтин

Опубликовано 9 марта 2010 г. в рубрику Поэзия и проза