МОСКОВСКИЕ ПОДРОБНОСТИ
(стихотворение в прозе)
Остались ли где-нибудь в Москве Поленовские дворики? Такие — с тёплым ощущением уюта (лоскутные пёстрые одеяла, блестящие шишечки кроватей, самовар, овально искажающий лица), с милыми галками, неровным (сдёрнули одеяло? )
Рельефом и акварельным взмывом колокольни на заднем плане?
Переулочная Москва. Кручённые, кривоколенные, подобные стёртым лестницам или зигзагам фантазии переулки громоздятся. Теснятся, несут смиренно разнообразные дома, медовой сиренью вспыхивают по весне…
И — деловые шары над столицей, шары метафизического свойства; небоскрёбы, тускло ломающие солнечные лучи, кропотливая муравьиная суета…
Европа, соперничающая с Азией.
Ночная реклама, истекающая соком соблазна.
И — пушистый, чистый, новый бульварный снег, обещающий счастье.
ТУЛЬСКОЕ
(стихотворение в прозе)
Попытка восстановить прошлое равносильна стремлению войти в снящийся лес — ирреальность его мерцанья тотчас ускользает из круга дневной памяти.
Поездка в Тулу тридцати (если не больше) летней давности.
Помню серую пыльную стену, всё длящуюся и длящуюся — и нет ей конца, и детский взор стремится зафиксировать чёрную птицу, усевшуюся на макушке стены.
Что это за стена? Может быть, Тульский Кремль?
Но — ярко, выпукло, вспышками разнообразных деталей — вспоминается музей оружие: крохотные дамские пистолеты, и массивные, туго блестящие кухенрейторы; странные формы современного спортивного оружия — будто представители фантастической фауны; маленькие, злобные «бульдоги»…
Снящийся лес памяти — зачем ты не отпускаешь меня?
ВЛАДИВОСТОК ГЛАЗАМИ ЧУЖАКА
(стихотворение в прозе)
Трамвайчик, покачиваясь, обогнул бульвар, не замечая голых жёстких ветвей, игнорируя надсадный вороний грай.
Площадь адмирала Фокина поразила сквозным безлюдьем, одиночеством, недоброжелательностью метафизического взгляда в тебя, чужака.
Пристань низко пригибалась к воде, и некто с поэтической душой силился рассмотреть Японию, якобы мерцающую в перламутровой дымке.
Где-то сопки, густо поросшие всем, чем хочешь…
Бухта Золотой Рог…
КРОХОТНЫЙ ОДЕССКИЙ МЕМУАР
(стихотворение в прозе)
Петлистые, лениво-тигровые тени Дерибасовской.
Дюк — а будто бы Юлий Цезарь: лицо безвыразительно, слишком общо.
Потрясающая лестница, суставчатая мощь, и толстое, пышное море, надёжно хранящее тайны.
А в музее — стенды с монетами, под массивным стеклом — различные кругляши: блёсткие точки истории…
В ЯКУТСКЕ
(стихотворение в прозе)
Змеит зазубренная позёмка по улицам Якутска; с крыш летят волнистые сетки снега…А где-то звероловы добывают пушнину, а рыбаки извлекают из ледяных недр нельму и тайменя…Бело-чёрный Якутск впускает чужаков в свои улицы неохотно, тайны свои храня — тайны, освящённые самородным словом Олонхо. На улице Чернышевского нет памятника оному (а в Москве стоит чёрный в уютном скверике). Снежный, зимне-прокалённый воздух; над тундрою, вероятно, потрясающие своей музыкальной тишиной закаты — сочатся цвета, линия индиго входит в размывы охры, распускаются экзотические небесные цветы, раскрывают свои чудесные лица…Ужас вечной мерзлоты — холод доберётся до ядра земли, заморозит чудовищную магму. Века напекли чистых алмазов, и лежат они в глубине, тайносветлые.
Кривые изломы улиц Якутска, и человек — будто кровяная капля перекатывается по венам незнакомого города…
ДЕТСКИЙ ТАЛЛИН
(стихотворение в прозе)
В пригородах Таллина дома, оставшиеся от буржуазной Эстонии — основательные, уютные, маленькие крепости, в два-три этажа, рассчитанные на несколько семей.
Мы гостим тут у знакомой отца, и окна отведённой нам комнаты выходят в сад, который переполняет жидким волнующим светом белая ночь. Квартира вообще довольно велика, и сквозной её коридор таинственно темнеет, как-то непонятно соединяя комнаты.
В подвале оборудована мастерская художницы, и во мне не память даже, а как бы оживает второе сознание, туго пульсирующее солнечными пушистыми цветами и текущее зовущими в никуда маринами.
Таллин детских грёз, пасхальная шкатулка, лабиринт — где переулок вливается в переулок, чтобы новый неожиданный поворот вывел к тому же чёрному мрачноватому собору, а массивная древняя башня бросила тень на случайный маршрут.
С черепицы срываются голуби, и открытая дверь (нежно звякает колокольчик) ведёт в недра антикварной лавки.
И ещё в зоопарке помню тюленя, верней — тюленёнка: в бассейне меняли воду, и он весело-неуклюже взбирался вверх, чтобы потом на лоснящемся животе лететь вниз по скользкой панели — а лицо его сияло таким восторгом бытия, какой мне вряд ли узнать…
Александр Балтин