Максим. После восьмого класса, она не дала мне учиться дальше. Я поступил в ПТУ, в «путягу» как мы её называли. Драться мне там много пришлось. Впрочем, это ерунда. Потом я год проработал сцепщиком…Знаешь, железную дорогу я полюбил — эти тяжёлые масляные запахи, наползающие поезда…и ощущение — всё летит куда-то, стремится, движется, и там, там — жизнь, сияющая такая…Жаль, что я не стал поэтом.
Отец. А ты пробовал писать?
Максим. Пробовал. Чушь получалась. А вот Валерка глядишь и станет.
Отец. Ты завидуешь ему, что ли?
Максим. Не знаю. В чём-то может и да.
Отец. Странно…
Максим. Что? Что я увлёкся воспоминаньями и больше ни в чём тебя не обвиняю?
Отец. Я никогда не воспринимал твою жизнь черезмерно тяжёлой.
Максим. А она и не была такой. Нормальная жизнь.
Отец. Ты ведь писал иногда. Я отвечал тебе…
Максим. Первый раз я написал тебе после смерти бабушки.
Отец. Я помню — из Казахстана.
Максим. Мне было просто — безвыходно. Ни угла, куда можно приткнуться…Да…Одно время я так играл — воображал себе уютнейший угол, знаешь, такой — выстланный мехом, тяжёлая тёплая мякоть вокруг…
Отец. Я и не знал, что ты в армии тогда.
Максим. Адрес…Откуда же у меня был адрес, не помню…
Отец. Первое время мы ещё встречались с тобой. Бабка была против, но мать настояла. Для неё это было настоящим подвигом: пойти наперекор бабкиной воле…
Максим. Ты считал маму настолько слабой?
Отец. Она и была такой. Правда. Поверь.
Максим. Что остаётся — только верить.
Отец. Слабой. Нежной. Безвольной.
Максим. Какая чудная женщина!
Отец. Слушай, а помнишь, как уже здесь, в Москве, в парке мы кормили уток? Тебе очень нравилось, как они сбиваются в стаю, дерутся из-за желтоватых комочков хлеба. Как из-под воды, точно из-под тёмного пледа выпрастывают розовые лапки, и зеленеют, переливаясь, шеи селезней?
Максим. Ну, ну…целая поэма…У меня воспоминания победнее.
Отец. Но что-то помнишь?
Максим. Да так — хрустящий гравий дорожек.
Отец. А зоопарк помнишь?
Максим. Зоопарк? Ха-ха…Слушай, отец, мне это не особо интересно. В каком-то смысле мне зоопарка в жизни хватило.
Отец. Прости. Лезу со своими дурными воспоминаньями.
Максим. Почему дурными? Банально — но верно — каждому своё. Это часто приходиться вспоминать, но редко чувствовать так остро, как сегодня.
Если я чем-то дорог тебе…
Отец. Сынок, сынок…
Максим…то, конечно, и эти воспоминания тоже дороги. Для меня ж они и на пятна цветовые не тянут.
Отец. Ты не веришь, что дорог мне?
Максим. Не знаю, отец. Я пришёл обвинять тебя — и не смог. Я хотел разобраться в тебе — и запутался. Глупый итог. Наверно, я не должен был приходить.
Отец. Наоборот — должен.
Максим. Ну если только, чтобы встряхнуть вас — то да. Но ведь мне не то нужно было.
Отец. И ты едва ли поверишь, если я скажу, что ты нужен нам?
Максим. Нет. В это я верю.
Отец. Но мы — не нужны тебе.
Максим. А кто его знает, отец. Я не живу в Москве, и вообще — кажется нигде не живу. Я бродяга по сути, не создан для оседлой жизни, характер не такой. Что-то лопается в душе — и надо ехать, бежать, уходить. И даже если бы я изредка появлялся у вас — это выливалось бы в обыденную сумятицу чувств, в невнятные мои рассказы о новых порциях земли, изрытых, или исхоженных мною…
Отец. Хм. Пожалуй, я согласился б на это. К тому же я считал, что ты сам выбрал такую жизнь, и она тебя устраивает. Я не думал, что ты можешь обвинить меня во многом.
Максим. А я и не обвиняю…больше…Сложилось, как сложилось. И…ты же не будешь отрицать, что это первый наш — такой — разговор.
Отец. Нет, не буду. Кроме писем.
Максим. Писем…Письма для меня были…ну как тогда в Казахстане. Возможность ухватиться за что-то, выбраться из темноты.
Отец. И ты писал мне — в такие минуты.
Максим. А мне некому было больше писать. Те, кто считались друзьями — они почти всегда рядом, бродят с тобой по земле…А тебе я писал…знаешь, отчасти как в пустоту: и лицо твоё расплывалось, и голос звучал нечётко, мне нужно было концентрироваться, чтобы представить твои черты. Но, как минус на минус даёт плюс, так и темнота, наплывая на пустоту, даёт свет. Мне были важны эти письма. Извини, если обидел тебя…не знаю чем…
Отец. Это мне в пору извиняться.
Максим. Да ладно, что уж…К ясности мы вообще едва ли придём.
Отец. А её вообще не бывает. Одна из форм тумана — и всё.
Максим. Наверно, ты прав. Зато бывает тишина. Отрешённость от слов. Не испытывал?
Отец. Нет.
Максим. Конечно. Где тут в городе это испытаешь? А я вот знавал такие места.
Отец. Далеко?
Максим. Очень… Один раз в глухой, почти вымершей деревеньке, я встретил церковь — именно встретил — какой-то особой, редкостной белизны и опрятности, и такая — уж не говорю в ней — была тишина, но и вокруг — флюиды, веянья покоя, радостного света…Пожалуй, это деревенька единственное место, где мне хотелось остаться надолго, может даже поселиться.
Отец. Ну и?..
Максим. А я был связан многим. Дела, дела. Желание так и осталось. Желание, как точка отсчёта — как, по-твоему, такая точка?
Отец. По-моему — никакая.
Максим. В смысле — никудышная?
Отец (улыбаясь). В смысле — я не хочу ставить точку.
Максим (как бы повторяя улыбку отца). Ладно, давай тире. В смысле — не будем дописывать предложение.
Отец. Хорошо. Иди спать. Завтра выходной. Будет много свободного времени.
Максим. Ты не понял, отец. Я не буду ночевать.
Отец. Как?
Максим. Очень просто. Заберу сумку и уеду.
Отец. Но…куда ты уедешь?
Максим. Ну теперь-то, когда ты кое-что знаешь обо мне, этот вопрос совершенно нелеп.
Отец. Да, да. Но…подожди. Я не хочу, чтобы ты уходил.
Максим. Мне надо уйти. Может быть, чтобы вернуться. Может — навсегда…
Отец. И…как можно будет тебя найти?
Максим. Никак. Я дам о себе знать. Коли почувствую необходимость.
Длинный, узкий коридор. Максим и Ольга.
Ольга. Я была права? Хоть в чём-то?
Максим. Возможно. Я теперь и сам ничего не знаю.
Ольга. И выяснить ничего не удалось?
Максим. Нет.
Ольга. И понять друг друга?
Максим. Пожалуй.
Ольга. Мне кажется, вы стали мягче.
Максим. А возможно просто раскис. Со мной бывает.
Ольга. Не верится в это.
Максим. И тем не менее.
Ольга. Так или иначе, но вы уходите — навсегда.
Максим. Не знаю, Ольга.
Ольга. Я бы хотела, чтобы вы вернулись.
Максим. Я знаю.
Ольга. Поэтому — до свиданья, Максим.
Максим. До свиданья, Ольга.
Темнота. Голос Ольги.
Мы никогда больше не видели Максима. Бог весть, куда занёс его путь, угадываемый и не названный им. Может быть он всё же поселился в этой деревеньке, может пропал где-нибудь в Якутии или Казахстане, может пошёл на войну, учитывая, что стала выделывать жизнь всего несколько лет спустя, учитывая, что и страны, в которой мы говорили тогда ночью, больше нет.
Валера окончил школу, поступил в университет. Отец по-прежнему поглощён своей исследовательской работой — он физик, занимается теорией плазмы, но это едва ли имеет отношение к событиям той ночи, а его институт, пострадавший в постсоветские времена, всё же поднялся, так, что живём мы относительно неплохо. Я —я по-прежнему веду дом, лад в котором не рухнул. Дни проходят, проходят быстро, сливаясь в одну, часто едва различимую ленту. И только иногда мы вспоминаем ту ночь, внезапным взрывом расколовшую было нашу явь, всё же устоявшую, вспоминаем долгий ночной разговор, отчасти пересказанный мне мужем, и думаем — где ты, Максим?
Александр Балтин
Комментарии: