Где наша свобода?

Не спалось самым капитальным образом. И я знал, что просто так уже не усну. Травить организм валерьянкой не хотелось, поэтому я быстро встал, оделся и вышел из номера. Вначале я хотел податься в какой-нибудь кабак и откушать там пару-тройку рюмок водки, потом, взглянув на часы над стойкой администратора, зло и непонятно по отношению к кому мстительно усмехнулся. Предстояло придумать что-то еще.

Ночь была что надо: и без того темное, небо было затянуто тучами, из которых вниз уныло сыпался мягкий, но назойливый дождь. Озверевшие и дикие, одинокие автомобили только добавляли уныния в промокший городской пейзаж. Тускло мерцая фарами, они то и дело ловко и неотвратимо тыкались колесами и невидимые из-за луж ямы и выбоины. По моему отчетливому ощущению, никто из водителей не мог до конца ясно ответить самому себе на простой вопрос: «А какого черта мне надо? Куда это я еду?»

Я поднял воротник куртки, разложив его на шее, и шагнул прочь с крыльца гостиницы. И пошел просто прямо, зная, что метров через шестьсот упрусь в Двину. Ее водам я был согласен поведать свои мысли. Только ее водам, а не этой странной девушке, не друзьям, не родным и не жене. Странная девушка, которая так неожиданно ворвалась в мою действительность, поняла бы меня и от этого расстроилась бы еще больше. Друзья и родные — вряд ли. Жена, в отличие от них, поняла бы, но, боюсь, не в том разрезе, а весьма узко и практично.

Поэтому я пришел к Двине и, не зная, с чего начать, прикурил сигарету. Двина понимающе шелестела под дождем, готовая выслушать сотни и тысячи таких, как я.

А я угрюмо курил и сосредоточенно пытался вспомнить тот поворот своей собственной истории, после которого моей свободе пришел каюк. Перебрав в голове множество событий, значимых и так себе, понял, что отправной точкой окончания свободы, безусловно, явилось рождение меня на свет. Остальное же все стало просто угнетающим и усугубляющим следствием рождения. Я родился, и у меня появились, мать и семья, родственники и близкие. Естественно, никто из них не оценил бы широты моих взглядов и глубины убеждений, вздумайся мне лет в пятнадцать заявить: «Всем спасибо, все свободны. Я тоже свободен, поэтому пойду-ка я куда глаза глядят и не оборачиваясь». Понятное дело, я этого не сделал — воспитание было приличное, да и в пятнадцать лет не особенно-то привязывались ко мне все эти глобальные умозаключения. Кроме того, я был рожден в определенном населенном пункте определенной страны, что также в корне отвергает идею свободы. Ну никак я не мог начать вдруг говорить на французском или китайском языках, хоть бы потом они мне и нравились. И так во всем: дата рождения, знак Зодиака, мутное положение этих упрямых и настырных звезд, цвет кожи, пол, в конце-то концов! Все это было решено без меня, до меня и за меня. Осталось только проявить спокойствие и мужество, взвалить все это на плечи — и вперед. Дальше — больше. Какие-то друзья, какие-то люди, контакты. Потом жена. Да, она и умница и красавица, и мне, наверное, наконец-то повезло. Да и ей со мной, как минимум, неплохо. Но что стало бы с этой умницей и красавицей, родись я, ну, скажем, в Испании?

Дождь шипел, соприкасаясь с кончиком моей подходящей к концу сигареты, и я решил подвести свои мысли к четкому выводу. Итак, вывод: человек может быть свободен, только когда он совсем один. Где есть двое, там свободы уже нет. Эти двое могут стать друзьями, и тогда их решения будут всегда с оглядкой на дружбу. Они могут стать врагами, и тогда их жизнедеятельность будет именно стремиться ущемить — и взаимно — свободу другого. Поэтому быть свободным мне мешает сущий пустяк. Если сказать циничнее — около десятка миллиардов «пустячков». Я ими связан, и сам связываю какую-то не очень существенную их часть.

Даже сейчас: что я делаю? Я стою ночью на берегу реки, промокший от дождя, и одну за другой вкушаю сигареты. Ну разве взбрело бы мне в голову делать все это просто так, от нечего делать? Вовсе нет. Я предпочел бы здоровый сон в мягкой сухой постели. Но две недели назад я случайно встретил девушку, с которой согласен сбежать хоть на дикий остров посреди Тихого океана, только бы быть именно с ней. Я познакомился, позволил ей буйно прорости во мне и сам сделал с ней то же самое, позволил себе привыкнуть к ней, а ей — к себе. И вот теперь, когда я и она, возможно, впервые в жизни искренне и взаимно счастливы, как раз приходит время сворачивать всю эту лавочку. И выдирать друг из друга с корнем эти ростки. Все ломать, крушить, уничтожать. Все эти слова, все эти взгляды, все эти жесты, улыбки и касания рук. Все мысли, наконец! И при всем при том ни мне, ни ей не грозит просто молча стоять и наблюдать за этим изуверством. Нет же, все это предлагается сделать нам самим. Это теперь наша с ней так называемая объективная необходимость. Потому что, если продолжать, все станет только хуже. Пока еще мы находили силы и объяснения и держали себя в руках. Но узкая тропинка, название которой «еще-чуть-чуть», вела нас к пропасти. И там, в этой пьянящей и захватывающей темноте бесконечности веселого — со свистом в ушах и голове — падения, нас ждали по очереди: обман, проблемы, самообман, кризис, после чего — тотальное предательство.

Приходилось выбирать. И я, ощутив во рту то ли реальный, то ли мнимый привкус горечи, признался себе, что выбор давно уже сделан, а все эти мои мысли и действия — только эпитафия мечте. Сродни тому, как золотая рыбка иногда в слепой ярости кидается на стенки аквариума, прекрасно понимая, что ничего не выйдет: не видать ей ни морских просторов, ни себе подобных, а суждено вот здесь прямо и сдохнуть — в двух-трех литрах воды на полке.

Я стоял на берегу. С неба падал дождь. Он мягко и упруго настукивал мне по голове и влажно прикасался к куртке.

Я циклично возвращался к одной постылой мысли: я счастлив и несчастен, я свободен и связан. Мое молодое поджарое тело жадно впитывало в себя эти мгновения звенящей апрельской ночи. Оно притягивало к себе все ощущения, до которых могло дотянуться, и просило еще. Оно было горячо и неукротимо, оно ненасытно хотело жить. И не просто жить, а сгорать без остатка, чтобы каждый миг был последним, чтобы через силу, чтобы с надрывом, ярко и жарко. Оно так хотело быть просто счастливым! Губы целовались с дождем, руки расходились широко в стороны, чтобы грудь вобрала в себя побольше пьянящего озона. Мое тело жило, оно звало и увлекало меня за собой, а я бессильно приказывал ему остановиться. Я ничего не мог ему дать.

Прикурив очередную сигарету, я мрачно и резко развернулся и пошел прочь от Двины. В гостиницу.

Опубликовано 21 мая 2009 г. в рубрику Блог им. AlexSvoj