Две дачи, два дома, два смежных участка по шесть соток; дачи существуют с 1959 года, и кажется — не фундамент у них — корни, пущенные давным-давно… Одну называют — дедовская; и вот он — дед, замедленно-вальяжный, в белой чесуче и шляпе канотье, с твёрдой палкой…и баба Галя шествует за ним, и идут они по тропинке, заросшей травою, на дачу, где не живут, но бывают; а было — дед увлёкся пчёлами — тёмные, мрачные гробы колод стояли на участке, давая приют сложному социуму пчёл. Дед — шишка в РОНО, властный, громогласный, любящий поучать, а жена его — учительница географии, оба — какими их помню — на пенсии, идут на дачу…никакой мне не дед по сути — дед моему двоюродному брату; как-то во время зимних каникул гуляли с ним по Калуге ( дачи рядом с нею) и попали…буквально в буран, и зашли к старикам пересидеть: дом их стар, колоритен, в переулке за церковью; пили крепкозаваренный чай, и ковёр на стене цвёл переливистым узором…
Старики мертвы давным-давно, дача рассохлась, завалена старым хламом, и окаменевшие книги на полках не расскажут ни о чём — также бессмысленны они, как серая, мраморная соль; но бильярд мы выносим с братом, сукно поседело, шары чрезмерно желты; устанавливаем бильярд под грушей…И — А помнишь? — спрашивает брат. Что — не важно, у нас разные воспоминания, кое в чём связанные корнями — и корни уходят в почву этих двух дач, принадлежавшим родителям брата и моим дяде и тёте. Дядя был моим крёстным — священник, друг его — будто изъятый из Лескова, гулкая пустота старой церкви, сердолики икон…Дядя с тётей жили на даче всё лето, и два месяца каникул я проводил тут с братом — растворялся в прелести лета, в текущих его красках; грядки были жирно-зелёные, шатры крыжовника огромны, а малинник…будто войско, вставшее стеной. Всё росло, буйно росло у дяди, парники дышали жаром, и помидоры лопались от спелости…
…как же жить без другого? Тётя с дядей женаты были сорок лет — астральными сущностями себя связанные, вросшие друг в друга — тётя, дитя войны, 41-го года рождения, много и разнообразно болела — при этом всегда была весела, деловита, хозяйство сияло, всё у неё блестело…
Дядя вечером мыл полы на даче, и красным крашенные доски дышали уютом, и сидели они — дядя мой и тётя моя, смотрели телевизор, и дядя пил почти чёрный, крепчайший чай.
Тётя говорила — Как я любила вечерами смотреть с Геной телевизор, как я любила…
Теперь тётя тоже мертва, дух их сколь витает над дачей? Старой дачей, обложенной кирпичом, где было много счастья, звучал детский смех, лаяли собаки — чтобы потом опустилась тяжёлая портьера пустоты…
Александр Балтин