Он принимал исповеди, вслушиваясь в каждый нюанс говоримого, вглядываясь внимательно в каждый лабиринт судьбы; он отпускал грехи, думая чаще и чаще — что делаю я? Как один человек может избавить от грехов другого? И пёстрые цветники богословия, объяснявшие некогда сие, казались ему пустым и бессмысленным нагромождением фраз…Сын священника — он алтарничал с семи лет, и церковное золотое мерцанье и размеренный ток служб представлялись ему чем-то непреложным, правильным, и учёба впоследствии была логичной, будто вытекавшей из потребности души; но вот всё чаще и чаще, по мере врастания в жизнь, глухо сначала, потом отчётливей ворчали сомнения в душе…О, не ворчали скорее — но какая-то новая логика, почти математически-ясная разрушала стройно сложившиеся построения, отбирала накопленное…Он бледнел и худел, он не говорил ни о чём своему духовнику, но всё сильнее чувствовал себя обманщиком и шарлатаном; и балки церковной веры шатались, и казалось вот-вот рухнет нечто, погребая под собой его жизнь, такую ясную в начале…
Александр Балтин